19 октября 2025 г. в кафедральном соборе состоялось рукоположение Алексея Каргальцева в сан пастора. На обряде ординации присутствовали прихожане, родственники, друзья и студенты Алексея Витальевича из Теологического института и из светского вуза. Присоединяемся ко всем многочисленным поздравлениям, прозвучавшим в воскресный день!

Пастор Алексей давно служит в Церкви, являясь проректором ТИЦИ, настоятелем прихода Св. Иоанна Крестителя в Петербурге и прихода Св. Креста в Вологде. Мы уверены, что в его жизни есть интересные факты, которые не очень широко известны. Вместе со студентами Теологического института мы подготовили вопросы Алексею Витальевичу.

— Расскажите, пожалуйста, о Вологде, в какой семье Вы родились и воспитывались, стали ли верующим уже там?
— Я родился в самой обычной семье: мама – врач, папа – инженер. Классическая интеллигентная семья, в которой, если когда-то и заходили разговоры о церкви, они касались либо друзей, знакомых, либо моей верующей бабушки. Бабушка по маминой линии действительно была верующим человеком до самого конца своей жизни, и дети её, которые были уже советскими, смотрели на это, как на некое чудо. Причём не чудо веры, а чудо духовности. И эта любовь моей мамы и её сестры к своей маме, наверное, включала в себя и любовь к христианству. В моем случае это выразилось в том, что я всё детство был очень богоборческим человеком. Но при этом Библия у меня была. Библия была, а веры христианской не было. Хотя я религию не признавал, но тем не менее знакомился с тем, что я не признавал. Для меня до сих пор необычно, что современные студенты светского вуза никогда не слышали о содержании Св. Писания.

— Почему Вы лютеранин?
— Лютеранином я стал, когда приехал в Петербург, поступил в политехнический университет. В моем случае это был сознательный выбор веры. Я понимал, что мне нужно выбрать себе религию. При этом уже не могу сказать, почему это нужно было сделать. Я ходил в самые разные христианские церкви, в православную, у меня были друзья баптисты. Трудно сказать почему, но мне лютеранство казалось самой нормальной конфессией. Именно от членов лютеранской Церкви я получал живой отклик. Живое богообщение стало приобретать какой-то неслучайный характер. Я понимал и понимаю, что Бог привёл меня в лютеранскую Церковь, и это было очень вещественно. У меня могла возникать трудность с пониманием какой-то части христианского вероучения (например, теодицеи), происходил разговор или встреча с лютеранами, где эта проблема разрешалась. Я испытывал ощущение живого Бога рядом с собой и осознал, что Он никогда не покидал меня и раньше. Я совершено точно знал из своего детства, что воздаяние за прегрешение происходит буквально моментально. В этом смысле я только потом начал осознавать, что я знал Бога, но со стороны Закона. А в лютеранской Церкви узнал Его со стороны Евангелия.
Стал лютеранином я, когда 25 лет назад конфирмировался в Зеленогорском приходе. Это произошло очень быстро. Я приехал на службу к Александру Асонову. Зашел в храм, все места были заняты, а первая скамейка со стороны алтаря была пуста. Я сел. По богослужебному залу прошёл шёпот: «Кто это? Кто приехал?» Оказалось, что там могли сидеть только финские гости. Случился скандал, как же это, ходят тут всякие, сидят, а сами даже не лютеране! Очень скоро я конфирмировался. Затем начал служить алтарником, потом через год стал катехетом.

— Расскажите о Вашем первом высшем образовании.
— Это довольно драматичная история в моей жизни. Я учился на кафедре гидроаэродинамики физико-механического факультета политехнического университета. Должен был рассчитывать лопатки турбин, но проучился я недолго. Я довольно быстро понял, что буду плохим инженером, потому что надо любить свою профессию. Через два года я оставил эту учёбу и поступил на исторический факультет, стал историком.

— О чём Вы сейчас пишете докторскую диссертацию?
— Есть две темы. С одной стороны, я занимаюсь патристическим наследием у деятелей ранней Реформации, в рамках этого планируется издание Катехизиса Филиппа Меланхтона. А вторая тема – мученичество Мавретанского цикла. Не нужно путать с Мавританией – страной в Западной Африке; Мавретания – это римское название Марокко. Там была довольно развитая христианская община (рядом жил Августин), и в период ее расцвета в начале V в. христиане решили почтить местных мучеников, которые пострадали ещё за столетие до этого при римском императоре Диоклетиане. Этим мученикам посвятили целую группу агиографических сочинений разного качества, временами вымышленных, временами вполне достоверных. По-русски этим никто никогда не занимался.

— Какие ещё у Вас есть научно-богословские интересы?
— Недавно мы с А. Д. Пантелеевым закончили и сдали в печать том «Ранние мученичества II».

— Поделитесь секретом такой продуктивности!
— Секрет любой продуктивности – в том, чтобы заниматься любимым делом. За нашу Церковь я искренне радуюсь, потому что красота веры проявляется в самоотверженном и искреннем служении Богу. Нас окружают не просто случайные люди, которые пришли поработать в церковь, а братья и сёстры, для которых это служение. У нас нет монахов, которые бы спасались где-то поодиночке, но всё служение направлено на дела в этом мире, чтобы дело Божье совершалось.

— Каким Вы видите будущее нашей семинарии?
— Наверное, это самый трудный вопрос. Не потому, что у меня нет картины будущего, а потому, что человек предполагает, а Бог располагает. В первую очередь я вижу будущее семинарии в том, что она будет расти во всех смыслах, будет больше студентов, больше преподавателей, больше вовлечённых в жизнь семинарии братьев и сестер, больше преподавателей из числа наших студентов. Моё видение семинарии заключается в том, что она уже стала в определённой степени самодостаточной. Нужно, чтобы она была способна системно воспроизводить сама себя. Чтобы она была способна пережить поколение своих создателей. Важно не просто сохранять свои уникальные особенности (это единственная конфессиональная лютеранская семинария в нашей стране), но и то, чтобы это передавалось из поколения в поколение. Чтобы наши ученики воспитывали своих учеников и так далее.